сорок девятого года рождения, с предполагаемой целью завладения их имуществом. Чернецом он тогда уже был.
— Подождите, подождите, — голова крутанулась и перетряхнула все мысли заново. Я снова потряс, настраивая их на нужный лад. — Чернец.
— Простите?
— Нет, все в порядке. Теперь проясняется.
Вот на что он держит Чернеца. И сколько держит. А это глупое обвинение в том, что тот общак потерял и деньги занял… да тут пахнет местом у параши, и это в лучшем случае. Его не просто опустят, его пустят по кругу, а потом повесят на мокром полотенце. Совет воров на зоне, он из бывалых, он не простит. Тем более тому, кто живет в ресторане, шикует напоказ и плевать хотел на почти вековой устав воровского мира.
Я выдохнул. В голове начал зреть план, безумный, но все же. Оля, солнце, ты не зря старалась, теперь я нашел человека, который горы свернет, чтоб отправить Ковальчука за решетку — к своим корешам. А заодно освободится от проклятья, смоет позор, очистит имя. Если сумеет, конечно. Главный враг получит червовый туз. Нет, джокер. Посмотрим, как он им распорядится. Надо только скопировать все, что есть. Надо…
— Так что делать с книжками? Сжечь?
— Ни в коем случае. Я все возьму с собой. От греха подальше.
— Спасибо…
— Нет, ничего не говорите.
— Нет. Вы меня спасаете, а я даже ничем… Возьмите и колье, я его не ношу, не люблю открытую грудь, а оно как раз под него. Сами взгляните.
Мы попрепирались. Из соседней комнаты донесся вздох. Да, Бориса можно понять, когда я открыл коробочку с колье, свет померк в моих глазах. Удивительной красоты работа — на тонкой золотой цепочке легкие тоже тонкие пластинки, миллиметра три, инкрустированные изумрудами. Такой небрежный намек на античность, на Древний Рим или Грецию, боги знают. Что-то изумительно красивое, выделанное столь изящно… пожалуй, минойское в этом есть что-то. Я не так сильно еще разбираюсь в этих культурах. Но сразу понял, что это подлинная работа ювелирного дома братьев Картье, о которых читал немыслимо много, и не только в иностранных детективах. Полезная штука, детектив, так расширяет кругозор. Например, только с помощью них узнал, что фирма «Сваровски» делает не только бинокли и оптические прицелы, известные нам с времен Великой отечественной, но и украшения.
А вот такое колье… даже немыслимо представить, сколько оно стоит. Оля с ума сойдет. Нет, нельзя. Ничего нельзя. Мне надо… надо все обдумать. Украшение ядовито не меньше, чем прочие документы, находившиеся в сейфе.
Я отер пот с лица, и неудачно перехватив вспотевшими пальцами коробку, выронил ее. Виктория со всхлипом наклонилась, едва не упав перед коробкой на колени, — бархат с ожерельем полетел в одну сторону, а сама коробочка, отслоившись, в другую. А изнутри…
Ковальчук не мог доверять никому, даже себе. Только вот этому колье, которое его племянница, как сказала мне сейчас, как говорила и дяде, даже не станет доставать из сейфа. Он намеренно потратил несколько десятков тысяч каких-то франков, чтоб обезопасить себя еще надежнее. Он не мог доверить даже швейцарскому банку эту тайну.
На имя Ковальчука на Кипре в мае прошлого года была зарегистрирована некая компания «Вика трейд», оффшор, что это такое я не знал, но именно она являлась контрагентом в Европе компании «Асбест», то бишь, именно через нее Ковальчук, по одному ему ведомым ценам, сбагривал народное добро из Советского Союза, чтоб львиную долю положить в швейцарский банк, пополнив свой номерной счет.
Виктория нагнулась над документом, долго просматривала.
— Что это такое? — наконец, спросила она меня.
— То, за что вашего дядю расстреляют трижды, — холодно ответил я. — Как валютного спекулянта, расхитителя народного добра и как предателя родины. Это и есть его афера номер три — продажа всего, что предназначено для шахты номер тринадцать, где начальствует ваш муж..
— Бывший муж.
— Не суть. Ваш дядя продает все, получаемое от государства для шахты номер тринадцать, через вот эту компанию за рубеж. Большую часть денег оставляет на номерных счетах, теперь понятно, что и как, а остальное возвращает в Госбанк. То есть он обворовывает нас дважды.
— Но зачем же он подсунул все это мне?
— Так надежнее. Вы же сами говорили, что никогда не носили колье.
— И не буду, я так и сказала сразу, чтоб он забрал и вернул. Оно и дорогое и я не люблю открытую грудь, на нее только и пялятся. А последнее время мне это ни к чему.
— Он этим и пользовался. Он всеми пользовался, всеми вообще. Госбанком, минфином, МПС, минугля, минприроды, всем Совмином. Теперь его порвут.
— Вы что же, решили обнародовать?
— Я не самоубийца. Но я знаком с человеком, который может рискнуть.
Виктория долго колебалась. Потом согласилась. Отдала и колье, как я ни сопротивлялся. И тут спохватилась.
— А как же брат?
Вот тут уже я взял долгую паузу. Мы вернулись в ее спальню. Борис по-прежнему лежал возле кровати, только повернулся на бок, чтоб удобнее было лицезреть вошедших. Зло вращал глазами и хрипел.
— Я сниму шарик, — не выдержала его сестра.
— Дура, чертова дура! — тут же заорал частично освобожденный. — Я же предупреждал тебя, такую дуру все только и подставляют, вон, даже дядя не исключение, даже твоя подруга, да все. Все!
— Я тебя развяжу.
— Виктория! — возопиял уже я.
— Но только, как он уйдет. А тебе… ты ведь понимаешь, что нам придется сделать.
Он перестал орать и хмуро кивнул.
— Обещай мне, что не убьешь никого, что сам не встанешь под пулю.
— Да он же не сможет иначе.
— Помолчите. Борис…
— Да… обещаю. А вы, модельер, идите уже к черту. Вместе со всеми вещами. Все, на выход.
Что я и сделал. Последнее, услышанное мной:
— Не страшно вот так?
— Страшно было, когда дети, обвязанные гранатами, под наш БТР кидались. Я их не успевал отстреливать. Тогда было страшно. Сейчас…
Он замолчал, Виктория так же не произнесла ни слова. Я поспешил покинуть дом.
Глава 31
— Какая Цирцея тебя так задержала? Ты ж ушел от Вики еще в три, — Оля сразу накинулась, стоило мне открыть дверь.
— Я ж не Одиссей, чтоб на десять лет. Сейчас еще всего шесть. Как раз ужин. А ты правда звонила?
— Разумеется, я ж должна знать, куда пропал муж. Она дома, с братом сидит, уже не ругается, кажись. А вот тебя нет. Так где был, выкладывай.
Это успокаивало, что Борис не пошел колесить за мной. Слежки бы я не приметил, и мало что он мог задумать напоследок. А в том, что это действительно напоследок, ни он,
